Сложносоставная живопись Александра Морозова запечатлевает калейдоскоп мобилографий, иллюстраций из «Русского репортера», эпохальных снимков и haunting images, которые так ценили Эжен Атже и Ролан Барт, монументализируя остановленное мгновение в крупноформатных картинах. Текущая жизнь, гипнотизирующая своей банальностью, предстает распавшимся на фрагменты эпическим повествованием. Похожие стоп-кадры и образы написаны также яичной темперой на левкасе, переводя современную визуальность на язык иконических символов и тем самым расподобляя видимый мир. Рядом с несколькими досками выставлены объекты: запечатанная в плексиглас мохнатая летучая мышь, положенная на бок пузатая колба с горсткой песка, обломок колонны, облепленный ключами. Мир распадается на мимолетные образы, отпечатывающиеся в памяти картинки и сюрреалистические объекты, чтобы быть узнанным в новой реалистической живописи, переосмысляющей опыт передвижников, алхимические картины Зигмара Польке и риторики иллюзорности фотореализма и photo-based painting.
Реализм Александра Морозова, как и предшествующие реализмы, — начиная с эпохи Курбе и Шамфлери вплоть до постиндустриальных инсталляций Дидье Марселя, — утопичен, поскольку строится на остранении современного зрения — остранении привычек видеть мир так, как он репрезентирован оптической культурой. Художник приглашает нас самостоятельно реконструировать смыслы этой расслоенной зримой реальности. Несколько участников проекта высказывают свои догадки и соображения о том, как можно истолковать некоторые изображения и объекты. Зритель тоже соберет из элементов постконцептуалистского визуального пространства ту действительность, которую он способен осознать.
- / Article author
- / Article author
- / Mentioned